НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ «ГЛАСНАЯ» ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА «ГЛАСНАЯ». 18+
Когда мы открываем учебник истории или слушаем публичную лекцию о прошлом, кажется, что мир столетиями строили только мужчины: женские имена появляются редко — и чаще как исключение, чем правило.
Дело не в том, что женщины не участвовали в политике, научной работе или общественной жизни. Напротив: они часто писали хроники, собирали архивы, становились основательницами научных школ и создавали целые области знания. Просто большая часть этого труда так и не вошла в канон. Исследователи называют это «стиранием женщин» — явлением, при котором женский опыт остается невидимым, а история продолжает звучать мужскими голосами. Подробнее об этом для Фемсловаря «Гласной» рассказывает журналистка и историк Анна Кузьмина.
О фемсловаре «Гласной»
Фемсловарь «Гласной» — важные и полезные определения как давно вошедших в обиход, так и новых феминистских понятий, которые только формулируются к 2026 году.
Вместе с «Гласной» словарь составляют практикующие специалистки, активистки, деятельницы, исследовательницы, ученые и журналистки.
«Мужское дело»: история феномена
Выражение «стирание женщин» не оформлено как академический термин наподобие, например, «эффекта Матильды» или «гендерной предвзятости». Но оно широко используется в гуманитарных и социальных науках, чтобы обозначить вычеркивание женского вклада из общественной памяти. В исторических исследованиях этим словосочетанием обозначают совокупность практик исключения женщин из архивов, учебников, научных публикаций и публичных нарративов.
Такая невидимость тесно связана с патриархальными нормами, которые столетиями определяли, что считается «значимым» знанием, а чьи достижения можно проигнорировать.
Как высказался в 1946 году американский профессор Джек Хекстер, историки обделяли женщин вниманием не из-за собственной предвзятости. Просто важные общественные достижения, например появление английского парламента или экспедиции Христофора Колумба, происходили, как правило, без их участия, то есть «в основном были мужским делом».
Сегодня мы понимаем, что профессор ошибался. Во-первых, становление истории как профессионализированной научной дисциплины с собственными институциями на Западе происходило в основном с участием мужчин. Только они могли позволить себе заниматься архивной работой и преподаванием. Логично, что они отдавали предпочтение политической истории и изучали прошлое через примеры «великих людей» — тоже, как правило, мужчин.
Во-вторых, когда в Европе и Азии возникли первые национальные государства, во многих странах у мужчин было гораздо больше прав, несмотря на участие женщин в национальных движениях. Соответственно, мужчины и заняли основное место в исторических нарративах. В итоге господствующая репрезентация мира принадлежит мужчинам, писала французская феминистка Симон де Бовуар в книге «Второй пол»: «Они описывают его со своей собственной точки зрения, которую путают с абсолютной истиной».
В действительности, вопреки устоявшемуся мнению, историю изучали не только мужчины. На Западе многие женщины интересовались новой дисциплиной как минимум с конца XVIII века. Однако их карьеры и труд оставались невидимыми. Тысячи женщин-историков в США и Великобритании занимались наукой как любительницы, так как не могли устроиться на работу в университет — а мужчины могли.
Они исследовали историю женщин, общественной жизни и культуры. В отличие от «настоящей» — политической или военной — истории, которой занимались профессиональные историки-мужчины, эти темы считались поверхностными и не заслуживающими внимания. Так участие женщин в событиях прошлого и само прошлое женщин оказались стерты.
Следствие исторической политики
Подход к исторической науке стал меняться в 1970-е годы благодаря ученым, которые занимались женской историей и историей небелых людей (people of colour). Но многие исследователи все равно считали, что рассмотрение истории с точки зрения гендера должно ограничиваться субдисциплинами, изучающими «личное», например семью и репродукцию. Вот как об этом писала историк Джоан Скотт в 1986 году:
«Исследовательницам недостаточно доказать, что у женщин была своя история или что они участвовали в важнейших политических переворотах западной цивилизации. Реакцией большинства нефеминистски настроенных историков было формальное признание этих фактов, а за ним — отделение. Дескать, “у женщин была своя история, отдельная от мужской, следовательно, пусть феминистки ею и занимаются, нас это не касается” или “женская история — это секс и семья, ей стоит заниматься отдельно от политической и экономической истории”. Что касается женского участия, к нему проявляется в лучшем случае минимальный интерес».
Переломным моментом в становлении дисциплины стал выход в 1986 году статьи Джоан Скотт «Гендер: полезная категория исторического анализа» в американском академическом журнале для историков American Historical Review (AHR). Скотт верила, что найти выход из этой ситуации можно, только если бросить вызов теории исторической науки. Она фактически ввела новое определение термина «гендер», которое изменило понимание того, какую роль гендер играет в истории.
И почему одного из двух недостаточно
Так, Скотт утверждала, что термин «гендер» обозначает не только идентичность конкретного человека. Это также и «основной способ определения отношений власти» и иерархии в прошлом, следствие и функция исторической политики.
То есть, используя гендер как категорию анализа, можно писать об истории рынка, государства или войны — сферах, которые на первый взгляд не связаны с женственностью или мужественностью. На самом же деле, по мнению исследовательницы, этим областям присущи гендерные отношения — и сформированы они через дискурсы и практики власти, связанные с гендером.
Аргумент Скотт сильно повлиял на последующие поколения исследовательниц. Несмотря на то что гендерная история до конца 1990-х годов боролась за признание в качестве легитимной области знания, она продолжала активно развиваться.
Критика белого феминизма и формулирование концепции интерсекциональности позволили обратить внимание не просто на опыт женщин, а опыт женщин в контексте других различий. А критика гендерной истории в квир- и транс-исследованиях проложила путь к развитию квир-и транс-истории.
Российский контекст
В нашей истории тоже есть примеры стирания женщин из истории. Так, в 1870-е годы женщины начали получать медицинское образование, но их вклад оставался незамеченным из-за ограничений: их не допускали в Императорскую медико-хирургическую академию, запрещали работать в госпиталях наравне с мужчинами и предлагали фокусироваться на «женских» специализациях — акушерстве, гинекологии и педиатрии.
Мужчины резко высказывались против полноценного образования для женщин. В частности, государственный деятель Петр Цитович негодовал по поводу внешнего вида вольнослушательниц: «Мужская шапка, мужской плащ, грязные юбки, оборванное платье, бронзовый или зеленоватый цвет лица, подбородок вперед, в мутных глазах все: усталость, злоба, ненависть, какая-то глубокая ночь с отблеском болотного огня, — что это такое? По наружному виду — какой-то гермафродит, по нутру — подлинная дочь Каина».
Женщины, у которых чуть не отняли их достижения в искусстве и науке
И хотя такие врачи, как Варвара Кашеварова, Мария Бокова, Надежда Суслова и Вера Гедройц, делали открытия в хирургии, эпидемиологии и организации здравоохранения, их имена почти не упоминались в учебниках, а медицинские достижения обесценивались. Например, Вера Гедройц — одна из первых женщин-хирургов в российской армии и одна из первых профессорок хирургии в мире, спасшая тысячи жизней, — долгое время была известна в основном как поэтесса.
Сегодня, несмотря на наличие огромного числа профессиональных ученых-женщин, писательниц и общественных деятельниц, их видимость в публичном пространстве остается невысокой. Улицы, памятники, школьные учебники почти не включают женские имена: как писала «Гласная», стандартный топонимический расклад для среднего российского города — 15 улиц названы в честь женщин, 300 — в честь мужчин.
Каких женщин увековечивают в названиях улиц и почему «женских» названий так мало: исследование «Гласной»
